Леонардо Шаша - Каждому свое • Американская тетушка
— Но значит... — воскликнул Лаурана.
— Что значит?
Он хотел сказать, что значит, она невиновна и абсолютно непричастна к преступлению, в котором он несправедливо ее подозревал. Но сказал, густо покраснев, совсем другое:
— Значит, вы не верите, что ваш муж был убит только потому, что оказался вместе с аптекарем?
— Честно говоря, я в этом не убеждена, но возможно, так и было... А вы?
— Я?
— Вы сами-то уверены?
— В чем?
— В виновности моего кузена и в том, что бедняга аптекарь тут ни при чем...
— Видите ли...
— Прошу вас, не скрывайте от меня ничего, ничего. Я так нуждаюсь в вашей поддержке, — печально сказала синьора, с нежной мольбой глядя ему в глаза.
— Твердой уверенности у меня нет. Считайте, что у меня есть подозрения, и, скажем прямо, довольно серьезные... Но вы... вы в самом деле готовы действовать против вашего кузена?
— А почему бы нет? Если в смерти мужа... Но мне нужна ваша помощь.
— Я целиком в вашем распоряжении, — пролепетал Лаурана.
— Прежде всего, вы должны обещать мне, что не расскажете никому, даже вашей матери, то, о чем я вам сейчас сказала.
— Клянусь.
— Потом мы вместе обсудим все, что вы знаете, и что я надеюсь узнать сегодня, и тогда уж наметим линию действий.
— Однако тут нужны предусмотрительность, осторожность, одно дело иметь подозрения...
— Сегодня, я надеюсь, все разъяснится.
— Но как?
— Сразу, в двух словах, не объяснишь, да это было бы и преждевременно... Я пробуду здесь до завтрашнего вечера... И если вы не возражаете, мы могли бы встретиться. Где бы я могла с вами встретиться завтра вечером?
— Право, не знаю... Простите, я хотел сказать, что не знаю... может быть, вы не хотите, чтобы нас видели вместе.
— Меня это не пугает.
— Тогда в кафе.
— В кафе, отлично.
— В кафе «Ромерис», там обычно мало народу и можно уединиться.
— Около семи? Или лучше точно в семь?
— А это для вас не будет поздно?
— Нет, почему же. И потом раньше семи я, видимо, не освобожусь, мне надо за день очень многое успеть... Завтра вечером вы обо всем узнаете... Итак, завтра в семь, в кафе «Ромерис»... Потом, если вы не возражаете, мы сможем вместе вернуться к себе домой последним поездом.
— Я буду счастлив, — просияв от радости, ответил Лаурана.
— А что вы скажете своей матери?
— Скажу, что, вероятно, задержусь по школьным делам. Впрочем, такое со мной уже бывало.
— Значит, вы мне обещаете? — с игривой улыбкой спросила синьора.
— Клянусь вам! — с жаром воскликнул Лаурана.
— Тогда до скорой встречи, — сказала синьора Луиза, протягивая ему руку.
В порыве любви и раскаянья Лаурана склонился к ее руке, не решаясь ее поцеловать.
Он долго смотрел ей вслед, пока она шла по обсаженной пальмами широкой площади, эта удивительная, мужественная женщина, это невинное создание.
И глаза его увлажнились от счастья.
Глава шестнадцатая
Кафе «Ромерис», с его большими зеркалами, которые венчали картонные львы, красиво раскрашенные черной тушью, с его «поцелуем змия», вырезанного на стойке, откуда он, казалось, протягивал свои щупальца к ножкам стульев и столов, к ручкам чашек и основаниям светильников, казалось чересчур помпезным. Оно было полно жизни и шума, но скорее на страницах книг знаменитого писателя, уроженца этих мест, умершего лет тридцать назад, нежели в действительности. Местные жители кафе почти не посещали, а редкие клиенты были сплошь приезжие, провинциалы, еще не забывшие о его былом великолепии, или же люди типа Лаураны, которых привлекали литературные воспоминания и царившая здесь тишина.
Было просто непонятно, как это синьор Ромерис, последний из представителей славной династии кондитеров, до сих пор его не закрыл. Возможно, это тоже объяснялось литературными воспоминаниями и любовью к писателю, который обессмертил кафе в своих книгах.
Лаурана пришел в кафе без десяти семь. Он редко заходил сюда вечером, но за столиками сидели те же самые посетители, что и в утренние либо полуденные часы. За стойкой у кассы восседал синьор Ромерис, а за столиками удобно расположились полусонный барон д'Алькоцер, их превосходительства Моска и Лумия, высшие чиновники, которые, давно выйдя на пенсию, развлекались игрой в шашки, попивая марсалу и токайское вино.
Лаурана хорошо знал их. Он вежливо приветствовал всех, и каждый любезно с ним поздоровался, даже барон, который вообще редко узнавал остальных посетителей, снизошел до кивка. Его превосходительство Моска спросил, чем объяснить его появление в столь необычное время. Лаурана сказал, что опоздал на автобус и теперь ему приходится ждать поезда. Он сел за столик в углу и попросил синьора Ромериса принести ему коньяк. Синьор Ромерис тяжело поднялся из-за монументальной, сверкавшей латунью кассы, ибо такой роскоши, как официант, он не мог себе позволить, не спеша благоговейно налил рюмку коньяку и поставил на столик перед Лаураной. А так как Лаурана уже вынул из портфеля книгу, синьор Ромерис поинтересовался, что он читает.
— Любовные письма Вольтера.
— Любовные письма Вольтера, — захихикал барон.
— А вы их читали? — спросил Лаурана.
— Друг мой, — ответил барон. — Я знаю всего Вольтера.
— Кто же его теперь читает? — заметил его превосходительство Лумия.
— К примеру, я, — заявил его превосходительство Моска.
— О да, мы-то его почитываем... Видимо, и уважаемый профессор тоже. Но, судя по всему, в наши дни Вольтером интересуются мало, и уж во всяком случае не так, как надо, — глубокомысленно изрек его превосходительство Лумия.
— Увы, — вздохнул барон д'Алькоцер.
Лаурана ничего не ответил. Впрочем, в кафе «Ромерис» разговор между дряхлыми стариками неизменно протекал следующим образом: две-три фразы, а затем долгая пауза, когда каждый про себя обдумывал сказанное. Минут пятнадцать спустя его превосходительство Моска сказал:
— Эти собаки не читают Вольтера, — а на языке кафе «Ромерис» «собаками» называли политиков.
— Вольтера? Да они даже газет не читают! — воскликнул барон.
— Многие марксисты не прочли ни одной страницы Маркса, — подал голос синьор Ромерис.
— Немало есть и пополари, — барон упорно называл так демо-христиан, — которые не прочли ни одной страницы дона Стурцо[11].
— Этот мне дон Стурцо, — фыркнул его превосходительство Моска, давая понять, что сыт им по горло. Снова наступила тишина. Часы показывали уже четверть восьмого. То и дело поглядывая на дверь, Лаурана пробегал глазами, не очень схватывая его смысл, любовное письмо Вольтера, звучавшее на итальянском вдвойне непристойно. Конечно, опоздание на пятнадцать минут, на полчаса кажется женщине вполне естественным. Поэтому Лаурана не проявлял нетерпения, а лишь беспокоился, тем более что глухая тревога не покидала его все последние дни. Ему было радостно и одновременно тревожно, словно Луизу (про себя он теперь называл ее только так) ждет испытание — решающая встреча с его старой матерью.
Без четверти восемь барон д'Алькоцер сказал синьору Ромерису с явным подвохом:
— Впрочем, Вольтера не читал и ваш дон Луиджи, — имея в виду писателя, увековечившего кафе, благоговейную память о котором синьор Ромерис хранил ревниво, даже с фанатизмом.
Синьор Ромерис гордо выпрямился из-за кассы.
— При чем здесь дон Луиджи? — воскликнул он. — Дон Луиджи Пиранделло читал все и все знал. Ну, а если Вольтер не отвечал его видению мира, то это уже другой разговор.
— Мой дорогой Ромерис, — вмешался его превосходительство Моска. — Не спорю, видение мира у дона Луиджи было совершенно иным, чем у Вольтера, но вот телеграмму Муссолини он послал и феску надел...
— Простите, ваше превосходительство, а вы разве не поклялись в верности фашизму?! — воскликнул синьор Ромерис, с налитыми кровью глазами, едва сдерживаясь.
— Лично я нет, — сказал его превосходительство Лумия, подняв руку.
— Я в этом не уверен, — бросил его превосходительство Моска.
— Ах так, не уверен? — с обидой в голосе произнес его превосходительство Лумия.
— Ну помню, помню, но это была чистая случайность, они просто забыли привести тебя к присяге, — ответил его превосходительство Моска.
— Нет, это не простая случайность, я постарался не присягать.
— Для нас эта присяга была жизненной необходимостью, — сказал его превосходительство Моска. — С волками жить — по-волчьи выть.
— А вот дон Луиджи, он... — усмехнулся барон.
— В этой стране зависть людей просто поедом ест, — воскликнул синьор Ромерис. — Книгами дона Луиджи восхищается весь мир. Но для вас он лишь человек, пославший телеграмму Муссолини и надевший феску... Сущее скудоумие...
Но никто не отозвался на его оскорбительный намек — трем старцам главное было позлить своего приятеля.
В другое время Лаурану очень развеселила бы эта сценка, но сейчас он нетерпеливо ждал, когда они наконец умолкнут, словно маленькая стычка была главной причиной опоздания Луизы. Он встал, подошел к двери, открыл ее, выглянул на улицу, посмотрел направо, налево. Луизы не было. Он вернулся и снова сел за столик.
